Мы выступили 6 декабря в ясную погоду с легким морозом и пошли впервые из Чугучака на юг, тогда как во время предшествующих путешествий всегда шли на восток, вверх по долине реки Эмель. Местность представляла чиевую степь на солонцовой почве; голые площадки с белыми выцветами солей все время чередовались с зарослями чия в виде отдельных толстых снопов, достигавших высоты всадника. Обилие и свежесть чия на этой пограничной местности объяснялись тем, что здесь как с русской, так и китайской стороны не пасли скот из опасения, что он перейдет через границу, никакими знаками не обозначенную, и попадет в чужие владения, где его могут задержать. Поэтому вся местность была пустынная, и только на половине перехода мы встретили жилой пункт. Это была шерстомойка на берегу пруда, в которой собиралась зимой вода нескольких речек, питавших оазисы Чугучака и здесь оканчивавших свой путь. В пруду китайские скупщики шерсти промывали ее и потом просушивали на снопах чия. Но начавшиеся холода заставили прекратить эту работу, мы никого не застали, и навесы, под которыми паковали вымытую и высохшую шерсть в тюки, пустовали.

Вечером мы дошли до реки Эмель и стали на ночлег. Река течет здесь в берегах из желтозема, поросших тростником, спускающихся уступами к буро-желтой воде, которая, конечно, замерзла и лед уже выдерживал тяжесть груженых верблюдов. Но последние, как известно, скользят ногами на голом льду, и мы вечером должны были приготовить им дорогу, усыпав лед слоем песка, а для водопоя им и лошадям сделать прорубь. Немного восточнее вдоль реки видны были плоские холмы Маниту, Лаба и Арал-тюбе, разбросанные среди зарослей тростника и поросшие кустами, которые дали нам топливо. На западе виден был на берегу реки китайский таможенный пост. Русский пост был виден подальше. Когда стемнело, два солдата китайского поста навестили нас под предлогом проверить паспорта, но, конечно, главным образом из-за угощения. Мы подали им свежих баурсаков к молочному чаю и по пачке табаку. Паспорта наши они проверили очень бегло, обратив главное внимание на красочные штемпеля, а не на текст, из которого они бы узнали, что один из нас собирается итти в Лхасу на богомолье.

Вечером, когда мы пригнали наших лошадей и верблюдов к проруби во льду реки Эмель и стали поить из ведра, Лобсын воскликнул:

— Какая грязная вода в этой речке, Фома! Почему это? Ведь недалеко отсюда в холмах Джельды-кара вода еще чистая. Неужели это город Чугучак спускает столько грязи в реку, что так мутит воду?

— Едва ли, — ответил я. — Я думаю, что в долине Эмель река течет в берегах из этой желтой глины и размывает ее, потому и вода становится такой грязной [76] .

На следующий день мы пошли на юг, по песчаной степи, поросшей невысокой, но довольно густой травой. И здесь вдоль границы скот не пасли. На западе видны были песчаные холмы, окаймляющие низовье реки Эмель и соседний берег озера Ала-куль; они тянулись грядами барханов, частью голых, напомнивших нам последние дни нашего злополучного путешествия по южной окраине пустыни Такла-макан. Но день был тихий, и пески не курились. На юго-востоке видны были плоские холмы предгорий Барлыка. После полудня мы вступили в долину с пологими склонами, покрытыми мелкой густой травой, а под вечер остановились на берегу ручейка, окаймленного полосой тростника. Обилие последнего сулило нашим животным хороший корм.

Недалеко от нашей стоянки на берегу того же ручья видна была фанза пограничного китайского пикета. Я поинтересовался пройтись к ней и, приоткрыв дверь, увидел двух солдат, спокойно спавших на кане в теплой комнате. Можно было думать, что они днем спят, а ночью караулят пограничную линию. Поздно вечером они посетили нас, были очень рады угощению и жаловались на удручающее однообразие своей жизни в этом уединенном карауле вдали от дорог. На вопрос Лобсына они сообщили, что за год своей службы на пикете видели контрабандистов только один раз, да и то это был какой-то жалкий бедняк, который хотел пронести немного китайской чесучи беспошлинно на русскую сторону. Они были рады тому, что скоро срок их службы кончится и их сменят.

На следующий день мы долго поднимались вверх по этой долине, перевалили через плоский водораздел северной цепи Барлыка и спустились по южному склону в долину реки Цаган-тохой. На всем этом пути не было никаких скал или просто выступов коренных пород; все было покрыто желтоземом, поросшим низкой, но густой травой. Только в конце спуска как-то сразу появились скалы и мы очутились почти в ущелье, промытом речкой в каких-то твердых породах [77] . Мы остановились в начале этого ущелья, вверх по которому склоны вскоре делались менее крутыми, покрытыми травой, а по дну долины появились деревья и лужайки, как я заметил, пройдясь вверх по долине речки до пограничного пикета. На последнем было уже несколько солдат и офицер, с которым я побеседовал и узнал, что в дни, когда свирепствует ветер Ибэ, никакой обход границы невозможен — ветер валит с ног. От него я также узнал, что на всем протяжении Джунгарских ворот ни на китайской, ни на русской стороне нет населенных пунктов кроме пограничных пикетов, нет ни посевов, ни даже огородов, потому что ветер слишком силен.

На следующий день я отправил Лобсына с Очиром по дороге до следующего пикета Тасты через Барлык, а сам налегке поехал вниз по ущелью реки Цаган-тохой; его окаймляли высокие скалы, понижавшиеся вниз по течению. Недалеко от выхода реки из этого ущелья я поднялся на его левый склон и перевалил через плоские горы в соседнюю к югу долину Арасан к поселку у минерального источника, о котором давно уже слышал в Чугучаке. Горячая вода вытекает у подножия правого склона довольно узкой долины и попадает в трубу, проведенную в ванное здание на дне долины; в ваннах она издает сильный запах сероводорода и имеет сернистый вкус и температуру до + 37° Ц. Сезон купанья давно кончился, и я застал только сторожа, который сказал, что приезжие лечатся от ревматизма, накожных и венерических болезней ваннами, но также от катара желудка питьем воды. Долина находится уже на русской территории, и больные приезжают не только из Чугучака, но и из других городов, даже Семипалатинска, и живут в нескольких маленьких домиках на дне этой узкой долины, где имеется только несколько деревьев и летом очень душно [78] . Покинув долину, я вскоре добрался к пограничному пикету на большой речке Тасты, собирающей свои воды в горах Барлыка и впадающей в реку Цаган-тохой недалеко от ее впадения в озеро Ала-куль. Озеро с этих холмов хорошо было видно на западном горизонте. Дважды через линию границы к курорту и потом к китайскому пикету на реке Тасты я проехал совершенно свободно, не встретив никого и не заметив никаких пограничных знаков. На пикете никого из пограничной стражи не оказалось, Лобсын и Очир расположились свободно во дворе, обнаружив отсутствие не только людей, но и признаков их недавнего пребывания. Мы не ставили свою палатку, а поместились в фанзе, где можно было развести огонь, а животных привязать во дворе, обеспечив их на ночь кормом в виде тростника, окаймлявшего русло реки. На русской стороне в окрестностях китайского пикета не было никаких построек, местность была совершенно пустынная на обоих берегах реки Тасты. Впереди на юге расстилалась более ровная местность, тянувшаяся на запад к южной половине озера Ала-куль.

— Я полагаю, что здесь очень сильно дует Ибэ, — сказал Лобсын, когда я спросил его, почему на пикете нет стражи. — Ветер вырывается из узкой долины между горами на простор к озеру Ала-куль. Поэтому зимой здесь очень холодно, и караул на холодные месяцы снимают.

Во дворе пикета мы нашли довольно много сухого аргала, так что могли хорошо согреться в фанзе. Рассмотрев карту местности, я заметил, что мы находились здесь в устье большого раструба, который образовали гряды Барлыка: северная цепь, которую мы пересекли, выдавалась вперед к озеру Ала-куль, на северо-запад, а южная, самая высокая Кер-тау, с вершинами, уже покрытыми густым снегом, тянулась дальше на юго-запад к озерку Джаланаш. В раструбе располагались более низкие горы, покрытые еловым лесом, прорезанные долинами нескольких речек. Какую роль этот раструб мог играть в отношении силы ветра Ибэ, я, конечно, не мог решить и подумал только: как жаль, что в Джунгарских воротах еще не устроили метеорологическую станцию, чтобы изучить эти загадочные ветры! При этом я, конечно, вспомнил свои впечатления на пути по Долине бесов у южного подножия Тянь-шаня между Люкчуном и Хами во время нашей экспедиции в Хара-хото, не менее загадочной своими ужасными ветрами. Но нельзя не отметить, что эта долина находится в глубине Внутренней Азии и в чужих владениях, а Джунгарские ворота с их ветрами Ибэ пролегают вдоль нашей границы и начать изучение этих ветров легко могли бы наши метеорологи, устроив станцию на одном из пикетов в этих воротах.