Долина Дяма мало-помалу расширялась и достигала уже почти ста сажен в ширину. Ограничивавшие ее обрывы стали выше, сажен до семи-восьми, и в них видны были слои светлорозовых, желтых и зеленоватых пород. Обрывы изредка разрывались узкими и крутыми промоинами, по которым можно было пешком, а иногда и верхом, выбраться на поверхность пустыни.

Через несколько часов езды слева над обрывами показались черные и голые холмы цепи Хара-арат, а немного далее долина быстро сузилась. С обеих сторон вместо пестрых обрывов подступили темные скалы, и Дям, собрав свои воды в узкое глубокое русло, скрылся в маленьком ущелье, заваленном крупными глыбами, среди которых пробивалась вода. Ущелье было непроходимо, и тропа поднялась на левый берег и обогнула ущелье по холмам Хара-арата. Дям здесь прорывался через одну из гряд этого кряжа, выдвинутую дальше всего на запад.

Спустившись опять в долину, мы в тени рощицы остановились на обед. Пока Лобсын разводил огонь и варил чай, я пошел с ребятами назад к ущелью, в конце которого между глыбами камней русло реки представляло достаточно глубокие места для купанья. Хотя монголы вообще никогда не купаются, но ребята последовали моему примеру и с удовольствием полезли в теплую чистую воду.

Отдохнув часа три, мы поехали дальше. Долина реки с рощами и зарослями была опять ограничена справа полосатым розово-желто-зеленоватым обрывом, а слева холмами Хара-арата. Долина имела здесь уже больше полуверсты в ширину, русло и рощи тянулись вдоль обрыва, а остальная площадь была занята зарослями чия и голыми галечными или глинистыми площадками. Слева же долину ограничивали черные холмы Хара-арата, по которым шла тропа.

Через некоторое время с высоты этих холмов мы увидели впереди довольно большое озеро, по берегам которого кое-где зеленели заросли камыша.

— Это озеро Улусту-нур, — сказал Лобсын, — в него впадает один рукав Дяма, а другой идет дальше в озеро Айрик-нур.

— И вот уже видны развалины древнего города, — прибавил он, указывая на восток.

В эту сторону озеро уходило довольно далеко и вдали за ним видны были желтоватые массивные здания, плоские башни и между ними улицы. Я думал, что мы повернем на восток вдоль берега озера, но Лобсын, огибая озеро с запада, повел нас дальше на юг.

— В озере вода соленая, — пояснил он, — а подножный корм на берегах плохой. Мы едем к зимовкам калмыков, где корм хороший и вода имеется в колодцах.

Мы поехали вдоль западного берега мимо песчаных холмов, поросших кустами тамариска. На озере не видно было никаких плавающих птиц, а вдоль берега тянулась белая лента густых выцветов соли. Хотя в озеро впадала часть воды Дяма, но стока оно не имело, и, вода, испаряясь в нем, мало-помалу осолонялась. Верблюды, вероятно, стали бы пить эту воду, но наши лошади попробовали ее и отвернулись.

Немного дальше озеро кончилось: оно имело около версты в ширину и вдвое больше в длину. Мы перебрались через песчаные холмы, окаймлявшие озеро с юга, и пошли дальше по долине реки Дям, которая была здесь еще шире и представляла сплошные луга с рассеянными среди них рощами и зарослями. Справа долину ограничивал все тот же высокий обрыв с слоями розоватых и желтоватых пород, а слева вдали видны были стены древнего города, над которыми кое-где поднимались башни, острые шпицы. А вдали эти развалины как будто взбегали на плоскую гору, сливаясь в целое кружево карнизов, башен, лестниц, похожее на старинную крепость, стены которой уже сильно рассечены и изъедены промоинами, щелями и другими углублениями.

Лобсын повел нас наискось по лугам к восточному краю долины, где в одном месте видна была порядочная роща. На ее окраине мы увидели голые круглые площадки, вокруг которых трава была почти выбита. Обилие мелкого помета баранов и коз на этих площадках показывало, что здесь зимой стояли юрты калмыков, а следовательно, поблизости должна быть вода. Река Дям попрежнему держалась правого берега долины и до нее отсюда было далеко.

Действительно недалеко от этого места на окраине рощи мы нашли колодец — просто яму, глубиной сажени две с отвесными стенками, вверху закрепленными плетнем.

У нас, конечно, была с собой веревка и порядочное ведро, служившее для варки чая. Мы зачерпнули воды — она оказалась пресной, но немного затхлой и мутной, неприятной на вкус.

— Это ничего, — заявил Лобсын. — Калмыки укочевали отсюда уже недели две-три, воду из колодца никто не брал, и она застоялась. Мы вычерпаем всю воду сегодня и за ночь набежит свежая.

Роща была на окраине долины, совсем близко от развалин; корм в изобилии, топлива в виде аргала и сухого хвороста достаточно, вода тут же, — следовательно, место для нашего лагеря прекрасное. Мы раскинули в роще палатку. Солнце уже садилось. Среди кустов недалеко от юрт наши парнишки при сборе топлива обнаружили выдолбленную из тополевого ствола колоду, из которой обычно поят скот, спрятанную калмыками в тени. Мы притащили ее к колодцу, так как без нее пришлось бы поить лошадей из нашего ведра для варки чая и супа.

Настроение за ужином у всех было радостное. Нашли прекрасное место у самых развалин, где парнишки и собака будут пасти и стеречь лошадей, пока мы ведем раскопки. Но с наступлением темноты в развалинах в разных местах начали завывать волки и пришлось привязать лошадей вблизи палатки и поочередно поддерживать огонь и караулить.

Утром, оставив ребят, трех лошадей и собаку у палатки, мы вдвоем с Лобсыном верхом направились в древний город для его общего осмотра. Миновав неширокую впадину с редкими зарослями тростника, в которой оканчивалось сухое русло, тянувшееся в глубь города, мы поехали вверх по нему. Вскоре с обеих сторон потянулись стены массивных зданий, частью уже прорезанные промоинами или даже превращенные в холмы. То тут, то там между ними в обе стороны уходили улицы или узкие переулки, прямые и извилистые. В одном месте мы увидели на высоком фундаменте высеченную из камня статую какой-то странной птицы с длинной шеей и головой, сильно обветренную. В другом месте возвышалась острая игла, вероятно остаток сторожевой башни. Еще дальше высоко поднимались две башни, внизу соединенные друг с другом, напоминая большое седло. Затем выехали на площадь, среди которой стояли три башни разной высоты и формы, обмытые дождями, поднимаясь среди груд обломков, а по соседству с удивлением заметили башню, которая накренившись угрожала падением. За площадью опять пошли стены, улицы, переулки и мы выехали на северную окраину города. Здесь нас поразила огромная квадратная башня, а возле нее большое изваяние какого-то лежащего зверя. Упомяну, что зимой, заинтересовавшись после раскопок в Турфане древними городами, я выпросил у консула описание древностей Египта и видел там снимки пирамид, сфинксов, обелисков и огромных статуй фараонов. Изваяние возле башни было похоже на огромного сфинкса; хотя оно очень обветрилось, но еще различимы были лапы, туловище и голова.

С этой окраины мы опять повернули в глубь города и по одной из улиц выехали на обширную площадь; ее песчаная почва была усыпана разноцветными полированными камешками, а с одной стороны тянулось огромное высокое здание с башенками, выступами, карнизами, размытыми дождями, но совсем без оконных отверстий. Мы остановились и долго смотрели на это здание.

— Думаю, что это был главный дворец начальника города или даже владетельного хана всей этой земли, — сказал Лобсын.

— Почему не видно оконных отверстий, — заметил я. — Это, пожалуй, главная крепость среди города, в которой мог проживать и какой-нибудь царь.

У подножия этого здания, вдоль которого мы ехали довольно долго, стояла огромная квадратная башня. Хотя она имела сажен 20 высоты, но казалась маленькой по сравнению с зданием, которое было раз в пять выше.